СЫЧЁВ СТАНИСЛАВ - НЕЛЕГКАЯ НОША ТАЛАНТА

МНОГИЕ, наверное, помнят его круп­ную, статную фигуру, лицо с несколько восточными чертами, седые волосы до плеч. Были в этом облике соединены мощь и беззащитность. Таким виде­ли знакомые, случайные прохожие и зав­сегдатаи бара «Красный» — традицион­ного места тусовок одесской богемы. Хотя, по сути своей, был он человеком не тусовочным, а замкнутым в себя по­чти наглухо, всегда окруженным плотным кольцом одиночества (как сказано было о другом художнике с такой же судьбой). Бывал ли он искренен, открыт, довери­телен? Да. Со своими картинами.

Его живопись, лирически-трепетная и трагическая, полная мощного мастерства й языческой стихийности, и была его ми­ром. Окружающая действительность, в лице тогдашнего Союза художников, го­сударственных учреждении, «компетент­ных органов» и прочая, не приносила ему ровно ничего, кроме несправедливых обид и уколов самолюбия. А он был внутренне очень гордым человеком: это была за­служенная гордость мастера, знающего себе цену. В училище он был студентом легендарной Дины Фруминой, и я помню, как на его первой персональной его выставке строгая и скупая на оценки Дина Михай­ловна сказала: «Он всегда был талант­лив и всегда это знал!». Мальчишка с одесской окраины блестяще сдал вступи­тельные экзамены, не имея за плечами даже детской художественной школы, а вскоре уже был среди лучших в группе, где едва ли не каждый сегодня — гор­дость одесской живописной школы. В сту­денческие годы увлекся Востоком и пос­ле училища махнул в Среднюю Азию. В частных коллекциях сохранилась его жи­вопись тех лет, и сегодня ее не стыдно включить в любую современную экспози­цию не только как пример лирических ин­тонаций в «суровом стиле».

«СУРОВЫЙ СТИЛЬ» в советском ис­кусстве конца пятидесятых годов сам был покушением на устои социалистичес­кого реализма с его непререкаемым ав­торитетом академической стилистики. Те события, которыми отмечен рубеж 60-х, составили совершенно новый этап в ис­тории изобразительного искусства Одес­сы, куда вернулся Станислав Сычев пос­ле своего «странствия на Восток».

Одесса к этому времени давно и проч­но находилась в положении художествен­ной провинции. Но это была провинция с особенным прошлым, и поэтому новые яв­ления стали для нее чем-то вроде дрож­жей, попавших в давно подготовленное те­сто. Они привели к тому оживлению худо­жественной ситуации, которое мы теперь уже привычно называем «движением нон­конформистов». Вопросами изобразитель­ного искусства начали интересоваться широкие круги интеллигенции, студенчес­кая молодежь. В ноябре 1956 года в акто­вом зале политехнического института сту­денты устроили дискуссию о новаторстве в искусстве. Как ни парадоксально звучит это сегодня, но объектом схватки оказал­ся... импрессионизм — он ведь тоже был под запретом как «буржуазное искусство».

Дискуссия вызвала в городе шумный ре­зонанс, в том числе и власть предержа­щих: некоторые особо рьяные дискуссанты даже поплатились студенческими би­летами. Но джинн вырвался из бутылки. В Одессе появился андерграунд.

Шестидесятые—семидесятые годы — воистину его героическая эпоха, эпох? споров, надежд и поступков, становившихся событиями. Одно из самых громких со стоялось в 1971 году. Это «выставка четырех», где показали свои работы С. Сычев, А. Лопатников, Л. Дульфан В. Стрельников. Жизни ей было отпущено три полных дня, после чего выставку громко закрыло опомнившееся правление Союза. Но творчество молодых бунтарей показанное в официальной цитадели соц­реализма — Союзе художников, — сви­детельствовало: в городе есть новое ис­кусство, таков непреложный факт худо­жественной жизни. Имена молодых худож­ников были на устах буквально у всех, имеющих отношение к искусству. Эпите­ты употреблялись разнообразные, от «ге­ниально» до «возмутительная мазня».

ЛЕГЕНДОЙ истории одесского андерграунда стала и другая экспозиция с уча­стием Сычева. Они вместе с другом Ва­лентином Хрущом развесили свои отвер­гнутые всесильным выставкомом работы ... на заборе вокруг ремонтировавшегося оперного театра. Счастливчики; ока­завшиеся в тот солнечный день в Палё-Рояле, помнят до сих пор, какая это была свежая, сочная, по-юношески дерзкая живопись. И озаглавлена выставка была озорно: мелом на заборе художники начертали «Сычик + Хрущик». А рядом во всю натуральную величину — живые ав­торы. Тот эпизод прочно вошел в исто­рию одесского андерграунда, понемногу оброс мифологическими подробностями, вроде наряда милиции и принудительной доставки авторов в отделение. Впрочем, авангардистская акция, по воспоминаниям самих участников, возникла спонтанно и была продиктована единственным желанием, вполне объяснимым для ху­дожника: чтобы картины увидел зритель.

Только в 1989 году открылась первая официальная выставка Станислава Сычева. Открылась по счастливой случайности — сплелись несколько совпадений, да и время для искусства было «сравнитель­но вегетарианское». Сам Сычев для «про­бивания» выставки не сделал ничего. Он никуда не ходил, не просил, не искал зна­комств, не заручался поддержкой руководства, без чего в те годы о выставке в залах музея нельзя было и мечтать. Он про­дето работал. Удивительно, но факт. Его чуть не целыми днями видели стоящим в баре, ходили упорные слухи о приводах в милицию и прочих атрибутах богемной жизни, но когда Олег Соколов и Вениа­мин Млынчик из «западного» музея с ме­ста в карьер огорошили: «Хочешь выстав­ку в музее? Вези картины! Срочно! Завт­ра!» — Сычев картины привез. Грузовик. Десятки превосходных холстов, написан­ных за два десятка лет.

Та выставка поразила даже людей, пытавшихся все эти годы не терять из виду его творчество. А это было нелегко. Он как бы постоянно уходил с поверхнос­ти художественной жизни в глубину чис­то профессиональных задач. Он не удос­таивал озаботиться житейским благопо­лучием. Он жил и делал свое дело: кар­тины. Жил нелегко, мучительно, но все­гда писал, как дышал: взахлеб, полной грудью. Как в песне Булата Окуджавы:

Каждый пишет, как он слышит,

Каждый слышит, как он дышит,

Как он дышит, так и пишет,

Не стараясь угодить...

Природа щедро, наотмашь одарила его всем, чем могла: статью, физической мощью, талантом; и слабости его были мощные. Есть поговорка: «Своя ноша не тянет». Талант — не своя ноша. Он тя­нет, не пускает к' обычности поведения, не дает уютно устроиться в жизни. Есть люди, которые на него обречены, и это — их крест и их богатство. И когда буду­щей зимой в Одесском музее западного и восточного искусства вы придете на пер­сональную выставку живописи Станисла­ва Сычева из коллекции, собранной вер­ным ценителем его таланта Вадимом Хандросом, вы об этом вспомните.

Людмила САУЛЕНКО. Искусствовед ОМЗВИ.

На фото: Станислав Сычев (60-е годы).